Воспоминание о войне - Семён Бровтман

долго сидел у них, малышка уснула, а мы беседовали и почти договорились о женитьбе. Но меня, не скрою, мучил вопрос: кто отец ребенка, как Галя с девочкой оказалась в Германии?

В ту ночь мне приснился сон, я потом много раз вспоминал его, ибо он, как мне кажется, был пророческим для меня. Раньше я не верил снам, но этот заставил задуматься…

Снился мне какой-то пустырь, развалины, горы битого кирпича — как после бомбежки. Казалось, что война кончилась, а это руины времен войны. Я пришел на встречу с Галей, мы обнялись, расцеловались… Вдруг услышал гулкие шаги. Обернулся, но вокруг никого не было. Я спросил: «Кто здесь?» И мне ответил до боли знакомый женский голос Я повернулся к Гале, но вместо ее увидел… Марию. «Что ты делаешь здесь?» — спросил я удивленно. Сна ответила, что ей, необходимо серьезно поговорить со мной. Мария сказала:” Что ты, Ваня, делаешь? Зачем она тебе нужна? Она не пара тебе, также как и я. Хочу тебя предупредить, пока ты не сделал глупость. Ведь ты о ней ничего не знаешь, а я знаю все. Ее муж был полицаем, на его руках немало еврейской крови. Галя все знает, но скрывает. Неужели ты удочеришь ребенка, в котором течет кровь убийцы евреев?"… Я стоял ошеломленный. Но самое неожиданное было впереди. Я пристально посмотрел на Марию и… лицо ее меня поразило: передо мной стояла не та женщина, с которой я прожил почти два года до отъезда в Германию, а… моя мама. Она по-еврейски прошептала: «Сыночек, прошу тебя — одумайся, тебе не нужна Галя, она — враг евреев!»

Я проснулся, испытывая ужасное чувство — меня бил озноб, то вдруг бросало в жар. Не мог найти себе места, а потому пошел на улицу. Этот вещий сон буквально преследовал меня. Решил серьезно поговорить с Галей.

В тот день мы встретились. Я начал расспрашивать о дочке, о муже, о том, как она прожила военные годы. Галя побледнела, сбивчиво начала рассказывать какую- то историю. Я догадался, что все это — ложь. И тогда в упор спросил:

— Галя, правда, что твой муж был полицаем?

— Кто тебе это сказал?

— Не важно. Значит, все, что я узнал, — правда!

— Да, — заикаясь, пробормотала она -Он был полицаем.

— Вы с мужем отступали вместе с немцами?

Она кивнула.

— И много евреев он расстрелял?

— Я этого не знаю.

— Где он сейчас? Почему он вас оставил?

— Он меня с ребенком отправил дальше на запад, а сам записался в армию Власова…

Дальше продолжать разговор не было смысла. Слышать все это было для меня пыткой. Я ушел и старался в дальнейшем не встречаться с этой женщиной.

Через какое-то время нас погрузили в пассажирские вагоны, снабдили продуктами и отправили на восток. Два дня спустя мы прибыли в Магдебург. Прошли по мосту через Эльбу… Нас передали советскому командованию.

Всех разместили в каких-то бараках. Условия были далеко не те, что в Гисене. И обращение тоже плохое. И кормили отвратительно.

Через несколько дней нас пешим ходом повели от Магдебурга до Берлина. В окрестностях Берлина размещался 236-й лагерь для перемещенных лиц. Мы жили в бараках, огороженных колючей проволокой. Обращались с нами плохо, кормили отвратительно, словно всё мы били предателями.

Разрешили написать письма домой, указав в качестве обратного адреса номер полевой почты. Я сразу написал два письма: одно в Славуту на горисполком с запросом о моей семье, второе — на мой славутский адрес.

Началась регистрация. До этого никто не спрашивал, кто мы. Впервые за 4 года я записался своей настоящей Фамилией и именем. Нас начали вызывать на допрос. Многие после допроса не возвращались в барак: их обвиняли в измене Родино, предательстве, арестовывали грузили в товарные вагоны с решетками на окнах и охраняли…

Через неделю вызвали на допрос и меня. Интересовались, откуда я родом, где служил, где воевал, как попал в плен, где жил во время войны. Я сказал следователю, что могу дать адрес Славуты, где жил до призыва в армию, чтобы навести справки. Он мне ответил, что в этом нет надобности ибо уже запросили и получили ответ/ а адрес взяли из моего письма в горисполком/ Следователь-лейтенант ко мне отнесся объективно, сказал, что среди многих честных невинных жертв Фашизма есть сволочи, которые служили в полиции, в армии Власова, а сейчас скрываются среди нас, но их найдут и они получат по заслугам, уже многих нашли…

Июль 1945

В июле 1945 года из бывших военнопленных создали запасной полк, который входил в состав 20-й гвардейской стрелковой дивизии. Наш полк пешим ходом, в гражданской одежде, повели на восток. За три месяца марша мы прошли почти 2 тысячи километров. Один солдат задал вопрос командиру полка, почему, мол, танки возят поездом, а мы идем пешком. Тот ответил: «Если танки будут передвигаться своим ходом, потребуется слишком много горючего, а вы и пешком дойдете, а если пара тысяч умрет по дороге, все спишут на счет войны…»

В сентябре, мы наконец то дошли до Минска. Вначале я работал на строительстве военного городка в Столбцах, вблизи от Минска.

Лесоразработки

С декабря 1945-го года по июль 1946-го года работал на лесоразработках во Владимирской области. Несколько раз проходил проверки.

Не всегда следователи попадались объективные. Однажды во время проверки в поселке Уршель Гусь-Хрустального района Владимирской области следователь лейтенант Полищук — прямо сказал:

— Я тебе не верю и добьюсь, что тебя будут судить, как предателя…

С антисемитских позиций рассматривал он мое дело, считая, что если еврей остался живым, попав в немецкий плен, значит он сотрудничал с Фашистами. Я пытался спорить с ним, что-то доказывать… Тогда следователь начал орать на меня, ругаться матом.

На крик пришел капитан, начальник следственного отдела, я ему все рассказа, и заявил, что отказываюсь давать какие-либо показания следователю, который оскорблял меня. Капитан забрал дело к себе. Проверку он провел обстоятельную, но по-человечески отнесся ко мне. Потом он говорил, что Полищук не только ко мне плохо относится, он ко всем придирается, во всех видит врагов. За то, мол, его и убрали отсюда…

Зимой мы работали на повале леса. Было очень холодно, мороз доходил до 40 градусов, а одежда была легкая, да на ногах, вместо сапог, лапти. Весной 1946 г. нас отправили трудиться на сплаве леса на реку Ликань вблизи станции Петушки. Мы были обуты в ботинки с обмотками. Резиновых сапог не давали, а вода доходила почти до колена…

Летом 1946 года меня демобилизовали. Писарь нашей роты, мой товарищ из Каменца- Подольского, выдавая мне справку написал:

Бровтман Семен Миронович. И спросил: «Что за дурацкое имя Шмуль?»…

В заключение скажу, мало того, что я набедовался в Германии, я еще перенес страшные лишения и принудительные работы по возвращении на родину.